Воспоминания о будущем

[Илья Ганеев]

Кредиты

Иннокентий Давыдович задумчиво курил, глядя в окно. Шел дождик, даже не шел,
моросил, мерзко шлепая по асфальту то тут, то там. Периодически мимо окна
проезжала машина, противно шипя шинами по мокрой дороге. Вороны противно каркали
на противных кошек. Все было противно. Все осточертело.

В дверь противно постучались.
- Иннокентий Давыдович, у нас компьютер сломался!
- Ты с ума сошел? Такими вещами Димка занимается! Или опять проспал? Так ему еще
пени накрутят...
- Здесь Димка, Димка сам в шоке... компьютер в порядке! - хрипло пробурчал Димка
из-за двери, - тут видимо сервак полетел. Который ГБС.
- Тот самый? - уточнил Иннокентий Давыдович.
- Больше некому. Или я чего-то не знаю.
- Ба! - проблеял начальник регистрационного бюро. Такого еще не было. И
случилось же, аж противно... хотя нет, почему-то именно это было даже интересно.


Главный Банковский Сервер, в простонародье гэбээска, хранил информацию обо всех
и вся. Сначала он был частным проектом, но со временем стал государственным.
Иннокентий Давыдович даже представить себе не мог, что со всей его охраной, со
всем его штатом программистов, техников, секьюрити и инженеров, с резервными
системами питания и хранения информации, с невзламываемой системой защиты, ГБС в
принципе не был способен сломаться. Даже представить себе такое было верхом
кощунства. А как бы было хорошо!
- А что именно не так?

- Посмотрите сами, может хоть эффект присутствия сработает, - пожал плечами
сисадмин и пошаркал кроссовками в кабинет. Начальник регистрационного стола
пошел за ним.

В углу комнаты сидели бледные родители и, широко вытаращив глаза на Иннокентия
Давыдовича, крепко обнимали голубой сверток.
- Так-с, с чем пожаловали? - машинально протянул Иннокентий самым противным
голосом, на какой был способен.
- Нам бы свидетельство на ребенка получить. Все по чести, зарегистрировали,
родили, здоров...
- Свидетельство - не проблема, взнос зарегистрировали?
- И даже внесли уже!
- И налог?
- Мы все сделали, вы посмотрите по компьютеру. Осталось только получить бумажку!

- Какие сознательные! - одобрительно крокряхтел Иннокентий Давыдович, и строго
посмотрел на Димку с Никитосом, мявшихся в углу. Заполнив пароль, дав системе
распознать отпечаток пальцев обеих рук и сдав образец крови, он с первого раза
вошел в систему. Потом снова посмотрел на подчиненных, но те так и стояли с
выжидающим видом. Значит, рано радоваться. Иннокентий Давыдович неспеша, дабы не
ошибиться, ввел индивидуальные налоговые и индивидуальные межбанковские номера
обоих родителей, нашел ссылку на действительно зарегистрированного по всем
правилам младенца, прошел по ссылке достаточно быстро и охнул, молниеносно
покосившись как на Димку с Никитосом, так и на посетителей с искренним
недоумением.

А что, если и правда ГБС полетел? О... Иннокентий Давыдович на всякий случай
ввел свои ИНН и ИМБН, потом своей жены, потом Димкин, ибо Димка был настолько
особым случаем, что его номера начальник помнил наизусть. Нет, вроде все в
порядке. Он снова ввел данные ребенка. Казалось, все работало, но поверить в это
было просто невозможно.
- Товарищи, извините, у нас небольшая техническая проблема, не могли бы вы
подождать снаружи?
- Вы, наверное, удивлены, что за малышем ничего не числится? Это не ошибка. Все
в порядке.
- То есть? - Иннокентий с ужасом осознал, что голос его подвел.
- То есть этот малыш никому ничего не должен.
- Так не бывает...
- И все же вот оно перед вами. Этот ребенок будет пользоваться всеми благами,
которые остались у нас в стране и в этом мире и не будет ничего отрабатывать.
- Но, что же он будет делать?
- Что захочет.
- Димка, Никита, брысь!

Начальник регистрационного стола почувствовал, как по спине бегут мурашки, а
горло предательски сохнет. Мужчина улыбался уже как хозяин положения, хотя его
собственный кредит тянул лет на пятнадцать БЕЗ наращиваний, а уж когда нарастят
да добавят, благо всегда есть за что. Такая уж у банков работа. Не веря своим
ушам, начальник регистрационного стола перепроверил по другой базе. Официально
он не имел в нее доступа, но сват подсобил. Да, неделю назад все долги по
кредитам были погашены.
- Но кто мог на такое решиться?! - он сам не заметил, как произнес это вслух.
- Я. И жена. И наши друзья.
- За... зачем?
- Чтобы он был рожден свободным. Чтобы с самого момента рождения он никому не
был ничего обязан.
- Вот ведь...

Иннокентий Давыдович открыл окно так, чтобы на малыша не дуло, и закурил. Благо,
сигареты были не в кредит, сигареты приравнивались к пище и покупались из
неприкасаемой части зарплаты, необходимой гражданам на ежедневные потребности.
Молодой отец подошел и встал рядом.
- Знаете, гражданин начальник, а ведь когда-то все люди были свободными, и все
сначала зарабатывали, а потом покупали. Каждый был волен путешествовать и делать
что хотел, выбирать кем быть...
- Знаете, гражданин, а еще ранее был крепостной строй, и что? – пробурчал
Иннокентий Давыдович, хотя и был согласен с мужчиной.
- И тем не менее, мы не нарушаем закон. Этот ребенок родился свободным. Впервые
за сто лет. Неужели это для вас ничего не значит?

- Значит, еще как значит. Значит, что грядет социальная нестабильность. Это же
чистой воды бунт! Мы тут стараемся для вашего же блага, чтобы поумерить ваши
аппетиты. Приставы изо всех сил следят, чтобы долги погашались. У людей появился
смысл жизни. У нас нет лишних денег на всякую ерунду. Люди перестали воевать, не
травят душу заморскими странами, все наконец-то трудятся не покладая рук. Мы
даже работу не меняем, потому что это грозит пенями по кредитам. Если нам что-то
нравится - мы поистине это ценим, потому что после покупки еще года три как
минимум это отрабатываем... - начал было говорить Иннокентий Давыдович, но на
полуслове сдулся. Не звучало. Даже он сам почему-то вдруг перестал в это верить.
А вот если бы кто выплатил его врожденные кредиты, доставшиеся от родителей,
бабушек, дедушек... - Вы мне лучше вот что скажите: сейчас это весело, рожденный
свободным, а вы не думали, что потом ребенку будет тяжело? Его же заклюют,
заставят брать кредиты!
- Понимаем, - улыбнулся мужчина и с любовью посмотрел на жену с сыном, - но у
нас много единомышленников. Сейчас мы собирали несколько лет и по копейкам,
отказывая себе во всем, мы выбирали ребенка, у которого меньше всего врожденных
кредитов, и выбрали его. Мы будем оплачивать его расходы пока он не станет сам
зарабатывать деньги. И все будут должны ему, а не наоборот. Он будет первым, кто
сможет накопить деньги и выкупить еще какого-нибудь малыша. А потом свободных от
кредитов и ипотек детей станет много. Возможно, мы даже доживем до того момента,
когда они освободят и нас с вами.
- Если ваш первый, конечно, доживет до своей первой зарплаты... – пробурчал
Иннокентий, памятуя о последних веяниях теорий заговоров.
- Доживет! - уверенно сказала молодая мать, - мы позаботимся. Вы просто
переживаете, потому что он первый. Скоро их будет много.
- Да я, собственно, не переживаю... - сказал Иннокентий Давыдович, чувствуя как
внизу живота просыпается давно забытое, неподобающее мужчине его возраста
желание нахулиганить, пойти, наконец, против системы, - я просто хотел быть
уверен. Вот вам свидетельство. Поздравляю с первым свободным ребенком!

Иннокентий Давыдович задумчиво курил, глядя в окно. Молодые родители радостно
ускакали прочь от регистрационного стола, весело щебеча и хихикая. Шел дождик,
даже не шел, моросил, жизнерадостно шлепая по асфальту то тут, то там.
Периодически мимо окна проезжала машина, игриво шипя шинами по мокрой дороге.
Вороны задорно каркали на свободно бродящих кошек. Все стало как-то иначе. Все
стало светлым.


ТОЛЕРАНТНОСТЬ

- Что за жизнь, а? Кругом одни эти… толерасты. – пожаловался за ужином жене Василий Иванович Петрушкин.

- Ты это о ком? – насторожилась жена, Анастасия Валентиновна.

- Да обо всех!! Ты кругом посмотри! Что не месяц – гей-парады, и будь добр, присутствуй, улыбайся, как никак лицо России, пусть отсталой, пусть старорежимной, пусть не вошедшей в эру «открытости отношений». Каждую пятницу в мечеть ходи! И попробуй только не приди, полиция толерантности непременно поинтересуется твоим отношением к исламу, не дай бог узнает, что я крещеный. Это же кошмар какой-то! Женщины в чадрах и с голыми сиськами! В мечети!! Да еще пятнадцать лет назад за это им бы всем….


- Ты что! Что ты! Замолчи сейчас же! – заволновалась жена, – Какие глупости ты говоришь! Радуйся, что мы здесь, а не в России! Ты обратно захотел что ли? Так здесь это мигом, одно неверное слово или движение, и турнут обратно на родину, думаешь в МИДе очередь на твое место короткая??

- Не могу больше, – вымученно прохрипел Василий Иванович, – Ну, не могу! Рожи эти пидорские видеть. Плевать мне на «просвещенную Европу» с Америками этими и МИДом! Я домой хочу, в деревню. Пусть там китайцы и нет света и воды. Но там хоть и гомиков этих не видать…

- Ой дура-а-ак, ой дурак! – зашипела жена. – Мы для чего двадцать лет корячились, а? Для чего унижались, в очередях толкались, для чего языки и Коран учили? Для чего оброк МГИМО платили? Чтобы в деревню вернуться, откуда еле вырвались? Ты мне это брось, ты это прекрати! Я обратно не хочу. Тут у нас двухкомнатная квартира всего в трех часах езды от центральной мечети Парижа, и даже унитаз есть! А там? Дырка поганая в дощатом сортире, да три тысячи китайцев на шесть больших домов?

- Да, ты права, – обреченно опустил голову Василий Иванович. – Конечно, ты права… У нас тут и Интернет есть. Тоже толерантный… Одни имамы и гомики африканские. Лучше уж никакого Интернета, чем такой. Проверь, пожалуйста, зарядился ли там мой мотороллер, а я спать пойду. Устал чего-то. Мне завтра очередную партию пидо… однополых пар принимать из России на ПМЖ.

***

Выспаться не получилось – в пять утра вдруг забарабанили в дверь, аккуратно так, даже ритм соблюдая. Василий Иванович выбрался из постели, весь всклоченный и расхристанный, и направился к дверям. Распахнув их, он едва удержался от старого русского матерка – перед ним стояли двое жандармов, оба в коже, в темных очках, несмотря на раннее и смурное утро, с напомаженными губами и раскрашенными ноготочками. Обычные служители порядка в последнее время.

- Слушаю вас, – буркнул Василий Иванович.

- Ой, вы русские такие грубые, – заворковал один жандарм, в чине вроде бы сержанта, – Ни вам «здрасте», ни вам «доброе утро». Собирайтесь, господин второй помощник посла, у нас ЧП.

- У кого это у вас? – не удержался и съязвил Василий Иванович, и кивнул на второго жандарма, – у тебя и твоей подружки?

- Ой, нет, что вы! У нас все отлично, правда, милый? – ничуть не смущаясь, ответил сержант и ласково чмокнул в щечку коллегу. – Срочный вызов. Собирают представителей всех держав в Елисейский дворец.

- Да что случилось-то? – сказал, как выплюнул, помощник посла.

- А вы не знаете? Весь город всю ночь на ушах! Или вы по ночам спите что ли, глупый? Летающая тарелка приземлилась у Эйфелевой башни!

- Черт подери, – бормотал, одеваясь, Василий Иванович, – То гей-парад, то тарелка. Сумасшедший дом.

***

Сначала ему предложили сесть на мопед жандарма, сзади, но Василий Иванович, вздернув усы, отказался, и поехал на своём. Их пропускали, считая какой-то серьезной делегацией, и потому дорога заняла всего два часа, против обычных трех, и уже после рассвета помощник посла прибыл к Елисейскому дворцу. Там собирали команду представителей Земли для встречи гостей из летающей тарелки, собирали нервно, импульсивно, бегая кругами и закатывая друг дружке «милые» истерики. И только делегации Китая да России были сосредоточены и спокойны – среди них, вопреки последним традициям, не было однополых супружеских пар, несмотря на все воспитательные усилия Евросоюза и основной его лозунг «Только любящая пара способна достойно и задорно выполнить любое дело».

Потом их всех долго и нудно инструктировали, что и как говорить, непрерывно напоминая про толерантность и терпение – вдруг инопланетяне окажутся не такие, как люди. Затем их рассадили в большие двухвинтовые американские вертолеты, обвешали каждого камерами слежения и доставили к Эйфелевой башне. К тарелке. И оставили перед ней.

Ожидание оказалось недолгим. Спустя буквально пять минут тарелка вздрогнула, в борту открылся дверной проем и наружу вышли двое.

Два человека?

Уж к чему только не готовил себя Василий Иванович, каких только монстров себе не представлял, но увидеть двоих самых обыкновенных человек оказалось для него неожиданностью. Разве что высокие они оказались. Мужчина около двух с половиной метров ростом, может чуть ниже, а женщина, что держала его за руку, почти два. Но смотрелись они так гармонично, так прекрасно, как на старой фотографии выглядели мама и папа Василия Ивановича, сразу после свадьбы.

Даже в горле ком стал, и на глаза навернулись слезы.

Остановившись перед делегацией, инопланетяне, так похожие на людей, чуть поклонились и сказали:

- Приветствуем вас.

- Фу… они натуралы, что ли, за руки держатся? – прошептал кто-то из англичан.

- И вам не хворать, – жеманно махнув наманикюренной ручкой заявил глава совета безопасности ООН, – Как там у вас погодка?

Инопланетяне переглянулись, пожали плечами.

- Да ничего вроде. Дождик передавали с утра.

- Как вы относитесь к однополым бракам!? – решила сразу взять быка за рога Демона Хренкель, шеф международной полиции толерантности.

Инопланетяне переглянулись еще раз, на этот раз уже обеспокоено:

- У вас разрешены однополые браки?

- А как же! Каждый человек имеет право самовыражения, непорицаемое никем. Если ему нравится быть с кем-то одного с собой пола, или пусть даже с животными, то почему бы и нет?

Гости потрясенно молчали. Пауза начала затягиваться, и тут Василий Иванович, вспомнив своего знаменитого тезку, никогда не страдавшего нерешительностью, понял, что ему предоставляется тот самый единственный и неповторимый шанс. Он выскочил из толпы и стремглав бросился к инопланетянам. Они, будто ожидая этого, уставились на него.

- Вы… Простите конечно, что я так сразу… вы… – сбиваясь начал Василий Иванович, потом махнул рукой, будто саблей в конной атаке, и выпалил, – Заберите меня… нас… то есть, меня и мою жену отсюда, а? Ну, пожалуйста, чего вам стоит? Это же невыносимо! Да вы только на рожи эти гомосячьи посмотрите!

- Но, но, но! – предупреждающе взвизгнула Демона Хренкель, – Я вас предупреждаю! Нетолерантность карается сроками от пятнадцати лет до пожизненного!

- Заберите! На другой глобус, в другую галактику, или откуда вы там прибыли… Нам тут жизни нету. И вам тут делать нечего! Или знаете? Не берите! Просто валите отсюда, пока не поздно, пока зараза эта к вам не попала! Глазом моргнуть не успеете, и уже по коридорам тарелковым гей-парадец устроят! – уже не осознавая, что и как говорит, Василий Иванович повышал и повышал голос, начиная хрипеть. Плотину прорвало. – И толерантности вас научат! Начнете к убийцам с нежностью и почтением относиться, и ворам в тюрьмах белые скатерти с вышивкой стелить. Детям втолковывать, что та вон тетенька не жирная дура, а такой же человек, как и все, просто покушать любит. И пусть она ничего не умеет и не хочет делать, она заслуживает того же, что и все. Оно вам надо? Чтоб вот такие, да вы посмотрите на них, крашеные уроды, ваших детей жизни учили?

Инопланетяне внимательно слушали сбивающегося усатого толстячка Василия Ивановича, и осматривались по сторонам. Когда толпа встречающих возмущенно стала требовать призвать ненавистного натурала к ответу в судебном порядке, а где-то за кордонами жандармов принялись мелькать известные адвокаты, слетевшиеся на скандал будто мухи на варенье, они всё поняли, подхватили продолжающего обличать всех и вся Василия Ивановича под руки и внесли на свой корабль.

- Жену вашу подберем сейчас, – мягким голосом сказала женщина, – Потом рванем отсюда. Как вы сказали? На другой глобус. Нечего нам тут делать.

Василий Иванович, уставший и обмягший, благодарно зарыдал было, а потом спохватился и спросил:

- Ой, не поинтересовался сразу! А вы кто? Откуда?

Ответил мужчина:

- Атланты мы. Свалили отсюда семь тысяч лет назад из-за этих же… толерантных… И правильно сделали. Те, кто остался, как я вижу, измельчали и позабыли все, что знали, кроме однополой любви и толерантности.

Помолчав немного, атлант добавил непечатное слово из русского мата.

[Илья Ганеев]

Почти в тему! Статья из сегодняшней "Комсомолки":

Большевики позавидовали бы тому, с каким фанатизмом некоторые одержимые идеей политкорректности европейцы борются за всеобщее в их понимании равноправие. Похоже, цель этих усилий - стереть все грани между нормальным бытием и полным абсурдом.

Так, депутата Совета Европы из Швейцарии Дорис Стамп вдруг осенило: а от слов «мать» и «отец» веет-то самым настоящим сексизмом. Даром что это библейские понятия. Один, понимаешь, - он, другая - она. Что за дискриминация?!

Дама решительно потребовала, чтобы женщин больше не воспринимали как «пассивных и второсортных существ, сексуальных объектов» и немедленно исключили подпадающее, по мнению евродепутатши, слово «мать» хотя бы из деловой лексики.

Что самое поразительное - Совет Европы громкую затею поддержал, рекомендовав постепенно вывести из обращения эти «обидные» слова, а сами швейцарцы уже подыскали им нейтральную замену - «один из родителей».

На очереди, видимо, будут «прародители», ведь «бабушка» и «дедушка» наверняка не менее оскорбительны и тоже должны быть выдворены из делового обращения.

А самое главное, как быть с младенцами, которые с радостью лепечут «мама и папа»? Видимо, надо сызмальства наказывать за такую «ненормативную лексику», ведь им придется жить в политкорректной Европе...